Дэвид утащил меня прочь. Никто больше не обращал на нас внимания. Маленькие школы росли как грибы – группки философов и свидетелей или просто тех, кто поджидал очарованных, нетвердой походкой выходящих из церкви людей с лицами, залитыми слезами.

– ...Я видел Его, я видел Его, это был лик Христа.

И прилепившаяся к арке подобно огромной паукообразной тени фигура вампира Маэла, почти невидимая для них, ждала, чтобы вступить в свет утренней зари с руками, раскинутыми в форме креста.

Он бросил на нас хитрый взгляд.

– Ты тоже! – тихо сказал вампир своим сверхъестественным голосом, неслышным для прочих. – Иди, встреть солнце с распростертыми руками! Лестат, Бог выбрал тебя в качестве Своего посланника.

– Пойдем, – молвил Дэвид. – Мы достаточно повидали за эту ночь и за все предыдущие.

– И куда же мы пойдем? – спросил я. – Перестань, не надо тянуть меня за руку. Дэвид! Ты слышишь меня?

– Уже перестал, – вежливо откликнулся он, понижая голос и тем самым как бы советуя мне тоже говорить тише. Медленно падал снег. В ближней к нам железной жаровне потрескивал огонь.

– Книги! Что с книгами? Как же, во имя Бога, я мог позабыть про книги?!!

– Какие книги? – спросил он. Дэвид как раз подтолкнул меня, чтобы дать пройти прохожему, к витрине магазина, за стеклом которой виднелась кучка людей, наслаждающаяся теплом и глядящая в сторону церкви.

– Книги Винкена де Вайльда. Двенадцать книг Роджера! Что с ними стало?

– Они там, – сказал он. – Там, наверху, в башне. Она оставила их тебе. Лестат, я это тебе объяснял. Она говорила с тобой прошлой ночью.

– В присутствии всех невозможно было говорить правду.

– Она сказала тебе, что эти реликвии теперь твои.

– Необходимо достать книги! – сказал я. О, каким же я был глупцом, что позабыл об этих прекрасных книгах.

– Успокойся, Лестат, не переживай. Нельзя, чтобы на тебя обращали внимание. С квартирой ничего не случилось. Она никому о ней не рассказывала. Она оставила ее нам. Она не скажет никому, что мы там были. Она мне обещала. Она отдала документы, касающиеся приюта, тебе, Лестат, неужели не понимаешь? И порвала все связи с прежней жизнью. Ее старая религия мертва, отменена. Она родилась заново, став хранительницей Плата.

– Мы этого не знаем! – рычал я. – И никогда не узнаем. А если мы не знаем и нам не дано знать, то как может это принять она?!

Он подтолкнул меня к стене.

– Я хочу вернуться и забрать книги, – сказал я.

– Разумеется, мы сделаем это, если ты хочешь.

Как же я устал.

Люди на тротуарах пели:

– И Он идет со мной, и говорит со мной, и позволяет называть Его по имени.

Квартира была в порядке.

Насколько я понимал, Дора так и не возвращалась сюда. Ни один из нас не возвращался. Дэвид приходил проверить, и Дэвид говорил правду. Все оставалось на своих местах.

За исключением того, что в крошечной комнатенке, в которой я тогда спал, стоял только один сундук. Моя одежда и одеяло, на котором она лежала, покрытая грязью и сосновыми иглами из древнего леса, исчезли.

– Это ты убрал все?

– Нет, – сказал он. – Думаю, это она. Это все реликвии ангельского посланца. Насколько мне известно, их забрали чиновники из Ватикана.

Я рассмеялся.

– Они подвергнут анализу все эти вещи, включая кусочки лесной органики.

– Одежда посланца Господа – об этом уже писалось в газетах, – сказал он. – Лестат, пора приходить в себя. Невозможно ощупью продвигаться по миру смертных, как ты это делаешь. Ты рискуешь собой, рискуешь жизнями окружающих. Ты представляешь риск для всего вокруг. Необходимо сдерживать свою силу.

– Риск? После того, что я сделал, создав чудо вроде этого – новое вливание крови в ту религию, которую ненавидел Мемнох? О Господи!

– Ш-ш-ш. Тише, – сказал он. – Сундук здесь. Книги в сундуке.

А-а, значит, книги были в этой маленькой комнатке, где я спал. Я был утешен, абсолютно утешен. Я уселся там со скрещенными ногами, раскачиваясь взад-вперед и плача. Так странно было плакать одним глазом! Господи, а слезы выходят из левого глаза? Не думаю. Полагаю, он вырвал и каналы – что ты скажешь?

Я протянул руку и откинул крышку сундука. Он был сделан из дерева – китайский сундук, украшенный многофигурной резьбой. И там лежали двенадцать книг, каждая тщательно завернутая нами, все в сохранности, все сухие. Мне не надо было открывать их, чтобы удостовериться в этом.

– Я хочу, чтобы мы сейчас же ушли, – сказал Дэвид. – Если ты снова начнешь рыдать, если опять начнешь рассказывать людям...

– О, я знаю, как ты устал, друг мой, – ответил я. – Прости меня. Мне очень жаль. – Я вспомнил, как он силой отрывал меня от одной группы людей, от следующей, утаскивая прочь с глаз смертных.

Я снова подумал о тех полицейских. Я даже не сопротивлялся им. Просто они один за другим отступали назад, словно уходя от чего-то заразного, нездорового, как подсказывало им их телесное существо. Назад.

И она тоже говорила о посланце Господа. Дора говорила вполне определенно.

– Нам следует бросить все это сейчас же, – сказал он. – Довольно. Придут другие. Я не хочу видеть других. А ты? Ты хочешь отвечать на вопросы Сантино, или Пандоры, или Джесс, или кого угодно? Что еще мы можем сделать? Я хочу уйти.

– Ты считаешь, что я был его шутом, не так ли? – спросил я, поднимая на него глаза.

– Чьим шутом – Господа или дьявола?

– В том-то и дело, – ответил я, – не знаю. Скажи, что ты думаешь.

– Я хочу уйти, – сказал он, – потому что если я сейчас не уйду, то примкну к ним этим утром на ступенях церкви – к Маэлу или кто там будет еще. И следом придут другие. Я их знаю. Я их вижу.

– Нет, ты не можешь это сделать! Что, если каждая крупинка этого – ложь? Что, если Мемнох не был дьяволом, а Бог не был Богом и все это было какой-то отвратительной мистификацией, разыгранной перед нами монстрами, мало чем отличающимися от нас самих?! Даже и не думай о том, что примкнешь к ним на церковных ступенях! Земля – это то, что у нас есть! Прильни к ней! Ты не знаешь. Ты не знаешь о вихрях и аде. Не знаешь. Только Ему ведомы правила. Только Ему дано говорить правду! А Мемнох раз за разом описывал Его как сумасшедшего, нравственного идиота.

Дэвид медленно обернулся, на лице его заиграли блики света. Он тихо спросил:

– Его кровь, Лестат, неужели она и вправду может быть в тебе?

– Не вздумай верить в это! – сказал я. – Только не ты! Нет. Не верь. Я выхожу из игры. Я отказываюсь принимать чью-либо сторону! Я принес Плат назад, чтобы ты и она поверили в мои слова – это все, что я сделал, – и вот случилось это... это безумие!

Я потерял сознание.

На мгновение я узрел свет небес – или мне это показалось? Я узрел Его, стоящего у балюстрады. Я учуял тот сильный ужасный запах, что так часто поднимался от земли, с полей брани, с полей ада.

Дэвид опустился рядом со мной на колени, взяв меня за руки.

– Взгляни на меня, не исчезай сейчас! – сказал он. – Я хочу, чтобы мы ушли отсюда, нам надо уйти. Понимаешь? Мы вернемся домой. И потом, я хочу, чтобы ты рассказал мне всю историю, продиктовал ее мне, слово за словом.

– Зачем?

– Мы отыщем, что в твоих словах правда. Подробности помогут нам разобраться в том, что кто сделал и для кого. Либо тебя использовал Бог, либо Мемнох! Либо Мемнох все время лгал! Либо Бог...

– А-а, так вот отчего у тебя голова болит? Я не хочу, чтобы ты записывал. Если ты запишешь, то это будет лишь версия – версия, а версий и так слишком много. Что рассказала им Дора о своих ночных посетителях, о своих милостивых демонах, что принесли ей Плат? Они забрали мою одежду! Что, если на этой одежде остались частицы моей кожи?

– Пойдем, пойдем, возьми книги – вот – я помогу тебе. Здесь три мешка, но хватит двух; положи эту связку в свой, а я возьму этот.

Я повиновался его приказаниям. Мы уложили книги в два мешка. Теперь можно и отправляться.

– Почему вы оставили книги здесь, а все прочее отослали?